понеділок, вересня 29, 2014

О потомственном рабстве и цыбулизации

Самые крепкие цепи для народа куются из победных мечей. 
Александр Герцен 

Спиричуэлс-молитвы посвящены народной свободе. Нетленка Louis Armstrong "Let My People Go" вечна как пирамиды, как Bestand из коллективной памяти и крови.

Спиричуэлс про евреев, Моисея и гадкого фараона оставляет безучастным только ботоксного каменного сфинкса. Есть вечные мотивы и молитва о свободе - один из них.

Макаревич с БГ по-русски вторят Полю Робсону и Армстронгу, но их традиционно не слышат.
С историей песни можно ознакомиться здесь или здесь,  но сегодня не об этом, а о потомственном рабстве (для справки: основными признаками рабства я считаю невозможность выбора собственной судьбы, неуважение чужой собственности и границ).

В последние немирные месяцы мне все не давала покоя славная война 1812 года. Никак не могда взять в толк, почему во время Отечественной войны отечественные рабы защищали своих хозяев и свое рабство? Ведь и русские хозяева, и завоеватели-басурмане говорили по большей части по-французски, а захватчики несли еще и Liberté, Égalité, Fraternité? И почему Наполеон не дал русским  крестьянам волю, как он делал везде, куда приходил?
И великий полководец ответил сквозь годы через интернет:
"Я мог бы вооружить наибольшую часть населения России против нее же самой, провозгласив свободу рабов. Но, когда я узнал грубость нравов русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств".

Русские дворяне еще до войны боялись освобождения своих крепостных. По стране бродили слухи о том, что Наполеон пришел как освободитель. Если бы Наполеон поступил так, он, скорее всего, вызвал бы в России гражданскую войну, и вторжение прошло бы вглубь полыхающей, обессиленной державы. "Я боюсь прокламаций, боюсь, чтобы не дал Наполеон вольности народу, боюсь в нашем крае беспокойства", - писал в первые дни войны будущий герой Бородина генерал Николай Раевский.
"Не одного только внешнего неприятеля опасаться должно; может быть, теперь он для России самый безопаснейший. Нашествие неприятеля произвело сильное крестьянское сословие, познавшее силу свою и получившее такое ожесточение в характере, что может сделаться опасным", - отражал настроения верхов британский представитель при русской ставке генерал Роберт Вильсон.
Нашевсе Пушкин утверждал, что "русский крепостной счастливее даже английского (тогдашнего) рабочего. Описав "ужасы" (не исключая "отвратительных истязаний") английских рабочих, Пушкин говорит: "У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром, барщина определена законом; оброк не разорителен, кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности и усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев. Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать его, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем он вздумает, и уходит иногда за две тысячи верст вырабатывать себе деньгу."
Среди простых людей ходили слухи, что Наполеон несет "волю", а старообрядцы добавляли, что он - предсказанный еще в XVII веке "царь Развей". Еще до войны, в апреле 1812 года, на стенах московских домов появились надписи масляной краской: "Вольность!"
Полиция провела расследование и арестовала грамотных дворовых людей Петра Иванова и Афанасия Медведева, которые на допросе заявили: "Скоро Москву возьмут французы, будут все вольные, а помещики будут на жаловании".
Весной 1812 года ведомство министра полиции Жозефа Фуше, которому подчинялась также французская разведка, в массовом порядке забрасывало в Россию прокламации о "воле".
Мало кому известно, что в составе Великой армии имелся Русский легион численностью в 8 тысяч человек, набранный, в основном, из пленных, взятых французами в ходе кампаний 1805-го и 1806-1807-го годов. Эти люди жили в Европе свободно, воевать их никто не заставлял, но они отправились с Наполеоном, надеясь, что он отменит у них на родине крепостное право. Вряд ли русские крестьяне в случае провозглашения французами "воли" толпами ринулись бы записываться добровольцами в наполеоновскую армию. Но более чем вероятно, что началось бы массовое неповиновение, погромы усадеб и избиение дворянских семей, в результате чего русским офицерам сделалось бы не до войны.
Наполеон знал, что воля - самое большое, что он может дать русскому простонародью. По имеющимся данным, французский император действительно понимал и колебался, так же как в том, идти ли на Москву или остановиться в Смоленске. В беседе с бывшим послом в Петербурге Арманом де Коленкуром в 1811 году "он заговорил о русских вельможах, которые в случае войны боялись бы за свои дворцы и принудили бы императора Александра заключить мир".
"Я провозгласил бы свободу всех крепостных в России и уничтожил бы привилегии дворянства. Это создало бы мне массу приверженцев", - сказал он в 1817 году на острове Святой Елены своему врачу О'Меару.
Находясь в Москве, Наполеон приказал найти в городских архивах и перевести для него материалы по пугачевскому восстанию. Наполеон хорошо помнил, что творили во Франции якобинцы, и представлял, какой хаос может случиться в дикой России, если дать волю людям, которые верят в домовых и не могут отличить французов от чертей.  
Наполеон свято чтил частную собственность и был готов дать крестьянам только личную свободу и гражданские права, а жители России, в отличие от европейцев, ценили их невысоко. (отсюда)

Война 1812-1814 годов обогатила французский язык словом "бистро" (казаки и солдаты, заходя в парижские кафе, поторапливали гарсонов: "Быстро, быстро!"), а русский язык - словами "шаромыжник" и "шваль". Голодные и замерзшие французы, прося у крестьян крова и хлеба, обращались к ним "cher ami" /"дорогой друг". А "Cheval" по-французски "лошадь".
Отдельные случаи грабежей и насилия, задокументированные, в частности, автором фундаментальной "Истории XIX века" Эрнестом Лависсом, имели место. A la guerre comme a la guerre. Но в целом русская армия во Франции вела себя по-рыцарски.
Атаман Платов перед вступлением в неприятельскую столицу собственноручно написал приказ: "Обывателям города Парижу никакой обиды не чинить, наипаче не обижать ихних мадамов и мамзелей, кроме как если по взаимному согласию. Помнить, что мы присяжные казаки русского императора, войско благородное и цыбулизованное".
В 1817 году, когда русская армия покидала Францию, Александр распорядился уплатить из казны все частные долги, сделанные офицерами за время оккупации. Во Франции нравилось не только Александру. "Шаромыжники" охотно оседали в России, а русские крепостные рекруты, надышавшись воздухом свободы, массами дезертировали. Привычные к сельскому труду, они нанимались в работники к фермерам, многие женились на их дочерях (мужчин тогда во Франции не хватало). На запросы русского правительства французские власти отвечали, что не могут вернуть этих людей, потому что "жители скрывают их".
Многие выдающиеся умы полагали, что исторически выгоднее для России было бы проиграть войну 1812 года. Оккупировать необъятную страну, лишить ее государственности и самобытности все равно было невозможно, да Наполеон такой задачи и не ставил. Но поражение заставило бы элиту осознать несовершенство общественного уклада и необходимость перемен. Значительно меньшая по масштабу военная неудача под Севастополем в 1855 году послужила толчком к отмене крепостного права.
Но после победы 1812 г. возобладала иная логика: зачем что-то менять, когда и так все замечательно? 

Да, есть свидетельства, что в разгар Сталинградской битвы, когда судьба страны висела на волоске, политруки получили негласное указание: не препятствовать распространению слухов, что после войны распустят колхозы...

Увы, похоже, скоро начнется новая коллективизация.

UPD Не хватило мне размаху даже представить масштаб грядущего хама, ан вот нам, бабушки, и Юрьев день:

Председатель Конституционного суда Валерий Зорькин в статье в «Российской газете» выдвинул собственную версию бурных событий отечественной истории. Он объяснил неудачу реформ и социальные потрясения особенностями российского самосознания и глубоко укорененным коллективизмом, который способен стать основой нынешней государственности. Одной из ключевых причин революций ХХ в. Зорькин считает отмену крепостного права.
«При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: "Мы были ваши, а вы - наши"», — говорится в статье.(отсюда)
шок и матматматмат
Related Posts Plugin for WordPress, Blogger...