Путь Святого Иакова и Золотой гребешок

окончание, начало здесь и здесь

"На небольших глубинах тёплых морей, а также в чистых реках Севера обитают на дне хорошо всем понаслышке известные моллюски из класса двустворчатых (бивалвиа). Речь идёт о так называемых жемчужницах. Морские жемчужницы бывают огромные, по тридцати сантиметров в диаметре и до десяти килограммов весом. Пресноводные - значительно меньше, но зато живут до ста лет.

В общем, это довольно обыкновенные и невзрачные ракушки. Употреблять их в пищу без крайней надобности не рекомендуется. И пользы от них не было бы никакой, если бы нельзя было из этих раковин делать пуговицы для кальсон и если бы не заводился в них иногда так называемый жемчуг (в раковинах, разумеется, а не в кальсонах). Строго говоря, и от жемчуга пользы немного, гораздо меньше, чем от пуговиц, однако так уж повелось испокон веков, что эти белые, розовые, желтоватые, а иногда и матово-чёрные шарики углекислого кальция чрезвычайно высоко ценятся и числятся по разряду сокровищ.
Образуются жемчужины в складках тела моллюска, в самом, можно сказать, интимном местечке его организма, когда попадает тупа по недосмотру или по несчастливой случайности какой-нибудь посторонний раздражающий предмет - какая-нибудь колючая песчинка, соринка какая-нибудь, а то и, страшно сказать, какой-нибудь омерзительный клещ-паразит. Чтобы защититься, моллюск обволакивает раздражителя перламутром своим, слой за слоем, - так возникает и растёт жемчужина. Грубо говоря, одна жемчужина на тысячу раковин. А стоящие жемчужины - и того реже.

 О невзрачности и размерах можно, конечно,  поспорить, но сначала дочитаем цитату...

Где-то в конце восьмидесятых годов, в процессе непрекращающегося расширения областей своего титанического сверхзнания, Иоанн-Агасфер обнаружил вдруг, что между двустворчатыми раковинами вида П.маргаритафера и существами вида хомо сапиенс имеет место определённое сходство. Только то, что у П.маргаритафера называлось жемчужиной, у хомо сапиенсов того времени было принято называть тенью. Харон перевозил тени с одного берега Стикса на другой. Навсегда. Постепенно заполняя правобережье (или левобережье?), они бродили там, стеная и жалуясь, погружённые в сладостные воспоминания о левобережье (или правобережье?). Они были бесконечны во времени, но это была незавидная бесконечность, и поэтому ценность теней, как товара, была в то время невысока. Если говорить честно, она была равна нулю. В отличие от жемчуга.
Люди того времени воображали, будто каждый из них является обладателем тени. (Так, может быть, раковины П.маргаритафера воображают, будто каждая из них несёт в себе жемчужину.) Иоанн Агасфер очень быстро обнаружил, что это - заблуждение. Да, каждый хомо сапиенс в потенции действительно способен был стать обладателем тени, но далеко не каждый сподобливался её. Ну, конечно, не один на тысячу, всё-таки чаще. Примерно один из семи-восьми.

Man & scallop shells, Johnson's Oyster Farm

Некоторое время Иоанн-Агасфер развлекался этой новой для себя реальностью. Азарт классификатора и коллекционера вдруг пробудился в нём. Тени оказались замечательно разнообразны, и в то же время в разнообразии этом угадывалась удивительной красоты и стройности схема, удивительная структура, многомирная и изменчивая. Он углубился в анализ этой структуры. Ему пришлось создать то, что значительно позже будет названо теорией вероятности, математической статистикой и теорией графов. (Он открыл для себя мир математики. Это открытие потрясло его.) Попервоначалу он обрадовался, обнаружив россыпи теней, как радуется старатель, наткнувшись на золотую россыпь. Он ещё не понимал, кому и как он будет сбывать тени, однако, будучи человеком практичным и безжалостным, радовался тому, что является единственным в ойкумене обладателем некоего редкостного товара. Он стал прикидывать организацию торговой компании. Возбуждение общественного спроса на тени. Массовая скупка товара. Создание рынков сбыта в Риме, в Александрии, в Дамаске, выход по «шёлковому пути» к парфянам и дальше, в Китай… Очень скоро это надоело ему. Он пережил свой меркантилизм, как переживают романтическую любовь.
И тогда он вдруг понял, что открыл для себя, чем ему заполнить предстоящую необозримую вечность. Он будет искать, обнаруживать и приобретать всё новые и новые жемчужины. Он будет неторопливо, но глубоко познавать механизмы их сродства и взаимоотталкивания, природу их образования и развития, он постигнет закономерности их формирования и, может быть, научится вникать в них, сливаясь и срастаясь с ними. Он научится обустраивать и формировать историю вида хомо сапиенс таким образом, чтобы выращивать именно те виды и сорта жемчужин, которые в данный миг, в данных условиях более всего привлекают и воспламеняют его. Он мечтал уже о селекции и - кто знает? - может быть, о синтезировании их вне раковин… Он загорелся энтузиазмом, будущее его наполнилось. Он был молод тогда и простодушен, все эти планы представлялись ему грандиозными, обещающими всё на свете и неописуемо привлекательными. Так в наши дни маленький мальчик мечтает о счастье сделаться водителем мусоровоза.
Весь доступный ему на Патмосе материал он исчерпал в первый же год. Свои первые жемчужины он получил за глоток вина, за обломок ржавого ножа, за ловко рассказанную байку. Они недорого обошлись ему, да они немногого и стоили - мелкий тусклый грязноватый товарец для начинающего дилетанта. Однако жалеть о потерянном времени не приходилось: он отрабатывал технику, он делал первые маленькие открытия в области психологии раковины, он учился точно определять ценность товара, не подержав его в руках. Он учился разглядывать жемчужину сквозь створки. Несколько раз он ошибся. Он познал горечь и радость таких ошибок.
Он давно бы покинул остров, если бы не Прохор.
Прохор, сделавшийся к тому времён и сухим, жилистым, козлообразным старикашкой, облезлым, вонючим, высокомерным, драчливым, брюзгливым, вызывающе неопрятным, - этот Прохор оказался носителем жемчужины удивительной, фантастической красоты!
Апокалипсис Прохора под именем «Откровение пророка Иоанна» уже вовсю ходил в самиздате и был знаком тысячам и тысячам знатоков и ценителей, фанатиков и скептиков. Первые яростные толкователи его уже появились, и появились первые его мученики, распятые при порогах или зарезанные на базарных площадях. Имя Иоанна гремело. Что ни месяц, на острове появлялся новый адепт, чтобы припасть к ногам пророка, поцеловать край его лохмотьев и вкусить от его мудрости из уст в уши. Как правило, были они все безудержно фанатичны, неумны, и слышали только то, что способны были воспринять жалкими своими извилинами. По сути дела, это были глухие. Иоанн отправлял их к Прохору.
Сначала Прохор стеснялся навязанной ему роли. Потом попривык и только строго поправлял паломников, когда те пытались называть его Иоанном. А спустя какое-то время, и поправлять перестал. Что и говорить, из них двоих именно Прохор был более похож на пророка. Ведь Иоанн не старился, он так и оставался крепким сорокапятилетним мужиком с разбойничьими глазами, без единого седого волоска в бороде, и весь облик его ничего иного не выражал, кроме готовности в любую минуту обойтись с любым собеседником без всяких церемоний.
Году этак в девяностом Прохор уже впал в старческий маразм. Гордыня окончательно помутила его мозги. В состоянии помутнения повадился называть он Иоанна Прохором и даже Прошкой, пытался ему диктовать своё евангелие, которое должно было стать лучше всех других, известных к тому времени, вариантов описания жизни Учителя, самым полным, самым точным, самым содержательным в идейном отношении. При этом имелось в виду, что в конечном итоге оно самым естественным образом станет единственным. В минуты просветления он плакал, пытался возлечь на грудь Иоанна, каялся в непомерном своём честолюбии и жадно выспрашивал всё новые и новые подробности времён ученичества Иоанна в звании апостола.
Его мощно было понять. Он был стар. Он проделал огромную и замечательную работу, написав апокалипсис. Он привык изображать Иоанна, и больше всего на свете хотелось ему теперь хотя бы остаток жизни своей прожить не просто признанным, но и подлинным Иоанном Боанергесом.
Идея сделки лежали на поверхности. Иоанн сделал осторожное предложение. Предложение было принято немедленно. Совесть каждого смущённо улыбалась. Каждому казалось, что он получил телёнка за курицу. Они расстались, довольные собой и друг другом, - облезлый козлообразный пророк Иоанн отправился принимать очередную делегацию паломников из Эфеса, а крепкий и агрессивный Агасфер, держа под мышкой узелок с жемчугами, спустился в гавань и купил место на первый же баркас, уходящий к материку.
Начинался новый, бродячий период жизни Агасфера, Вечного Жида, Искателя и Ловца Жемчуга Человечьего.
Десяток лет спустя, находясь в Йасрибе, в славной лагуне человечьего моря, полной жемчуга, он узнал от Ибн-Кутабы, странствующего поэта и новообращённого христианина, что святой Иоанн по прозвищу Богослов, великий пророк и один из апостолов Иисуса Христа, скончался в девяносто восьмом году в Эфесе.
Замученный жаждой посмертной славы, неутолимый Прохор даже помереть себе не позволил впросте, по-человечески. Он велел закопать себя живьём при большом стечении народа.
Воистину, прав был Эпиктет, сказавши: «Человек — это душонка, обременённая трупом».

Вот теперь конец цитаты: Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий "Отягощённые злом, или Сорок лет спустя"

То, что по-латински пишется красивым словом Bivalvia, по-русски называется двуство́рчатые, или пластинчатожа́берные. Этот класс моллюсков насчитывают от 7,5 до 10 тысяч современных и около 20 тысяч ископаемых видов (по другим источникам: около 126 тысяч видов современных моллюсков и 4550 тысяч вымерших).
Двустворчатая раковина моллюсков является языческим символом женского водного начала (см. 'Венеру' Боттичелли), порождающего всё живое. Античные греки  использовали гребешок Пектена якобеус пищу, а его нижнюю створку в качестве единицы объема при производстве оливкового масла.
Также раковина является символом Вишну и характеризует его как властителя водного пространства.
Перевернутый гребешок напоминает заходящее солнце, которому задолго до христианства  были посвящены кельтские ритуалы.
Для пилигримов створки гребешка были ножом, кружкой, тарелкой, мерой для зерна, пропуском на  полевую церковную кухню, почетным сувениром, который хоронили вместе с его носителем.

"В XI веке епископу собора Сант-Яго де Компостелла однажды пришла в голову замечательная идея - собирать на берегу пустые створки гребешка и продавать их паломникам на дороге к северу от собора. Папа Римский благословил эту идею, а купцы Компостеллы претворили её в жизнь, монополизировав сбыт гребешка. И потянулись по дорогам Франции и Испании путешественники, облик которых хорошо передают стихи средневекового поэта Вильяма Ленгленда "Видение о Петре Пахаре":
Дорожный посох был его обтянут
Широкой лентой, вьющейся как плющ;
Мешок и кружка на боку висели,
А шляпу, точно гроздья, отягчали
Святой водой наполненные склянки
И галисийских раковин немало...
К нему присоединяется Эразм Роттердамский в книге "Разговоры запросто":

Менедем: Что это за убор? Ты усыпан ракушками, усеян оловянными и свинцовыми образками, увешан соломенными ожерельями, на руке змеиные яйца!
Огигий: Я побывал у святого Иакова Компостелльского, а после у чтимой по всей Англии Богородицы Приморской...

Паломник в те времена был такой же обыденной реалией, как туристы в наше время. И это отражено во многих памятниках культуры и литературных произведениях.
Например, в известном романе Вальтера Скотта Айвенго главный герой появляется впервые на страницах романа, переодетый в одежду паломника и, конечно, поля его шляпы увешаны ракушками.
А вот цитата из романа Г. Сенкевича Крестоносцы: "Позади них у стены сидело шесть человек из свиты аббата, в том числе два песенника и один пилигрим, которого тотчас можно было признать по кривому посоху, баклажке у пояса и ракушкам, нашитым на темный плащ".

В т. н. маленьких произведениях Данте Алигьери сохранилась любопытная классификация паломников, которая по-другому освещает это всем знакомое слово:
"Следует знать, что существует три названия для людей, которые путешествуют для служения Всевышнему: они называются пальмоносцами, т. к. они направляются в заморские пределы и часто приносят оттуда пальмовые ветви; они называются пилигримами, когда идут в Галисию...; они называются ромеями, направляясь в Рим".
Но время шло и с гребешком случилась ещё одна метаморфоза: из символа высокого долга христианина паломничества к святым местам раковина превратилась в символ нищенства. Среди нищих распространился обычай выдавать себя за пилигримов и протягивать зажатую в руке створку гребешка прохожим за подаянием.
Но на этом трансформации не закончились. В конце XVII века буржуазия торжественному искусству академического классицизма Людовика XIV  предпочитает стиль рококо. А слово 'рококо' проиходит от французского 'рокайль', что означает 'орнамент из раковин'. Так причудливые орнаменты, основой которых вместе с другими дарами моря и камнями была  стилизованная раковина Пектена якобеуса, легли в основу  стиля, достигшего расцвета в первой трети XVIII века, и сохранившего эстетическое влияние до наших дней".

Закончу этот опус о ракушке тем, с кого начала -  Святым Иаковом.
Согласно еще одной легенде, некий рыцарь-жених утонул в заливе Падрон на северо-западе Испании. Рыдающая невеста обратилась к Святому Иакову, чтобы он воскресил жениха - и утопленник восстал со дна морского, весь облепленный раковинами морского гребешка.

Потом Иакова якобы видели в 841 году рыцарем на коне, сбруя которого была украшена ракушками. В этом снаряжении он вмешался в решающее сражение и своим сияющим мечом убил 60 000 мавров, тем самым обеспечив победу христианства в Испании.
Кроме битвы при Клавихо, Святой Иаков был замечен в боевых действиях  в разное время  во Фландрии, Италии, Индии и Америке.
День Святого Иакова празднуется 25 июля и есть  такая английская поговорка-примета 'Whoever eats oysters on St. James's Day, will never want money' - Тот, кто ест устрицы на День Святого Джеймса, никогда не будет нуждаться в деньгах. В это жаркое время устрицы традиционно дороги и редки.
После того, как гребешок стал символом крестовых походов, он появился в геральдике на гербах семнадцати английских пэров и восьми баронетов. Так в гербе Уинстона Черчилля, происходящего из семейства герцогов Мальборо, изображено шесть серебряных гребешков.

Этот символ напоминает о «странствующем Народе Божием» - наименовании Церкви, которое Йозеф Ратцингер отстаивал на Втором Ватиканском Соборе как peritus (богословский консультант) кардинала Фрингса из Кёльна. Став архиепископом, он включил раковину в свой герб. Она находится также и в гербе монастыря Schottenkloster в Регенсбурге, где располагается диоцезальная семинария, в которой Бенедикт XVI преподавал в качестве профессора теологии.
источники: 1,2,3,4,5,6,7,8,9