Андреевский спуск, 13. Дом Булгаковых

Вчерашний пост напомнил о том, что обещала Ксении выложить по следам наших летних киевских прогулянок

Михаил Афанасьевич, как известно, 27 из 48 лет своей жизни прожил в Киеве. Из них 13 лет в этом доме с братьями, сестрами и матерью, овдовевшей в 38 лет.
Теперь здесь работают литературоведы и историки Киева, а директор, кстати, по образованию инженер. С его коллекции все и началось: 47 экспонатов, из которых только 13 пошло в экспозицию, потому что концепция очень жесткая.
У каждого своя тема: мы заметили, что есть такие экскурсанты, которые упорно ходят в музей, пока не прослушают всех. Научные сотрудники работают с иностранными группами без переводчиков - пришлось выучить английский, немецкий и французский. В семье Булгаковых знали эти языки, а мы полностью восстановили жизнь дома: тут празднуют детское Рождество, Пасху, именины Михаила Афанасьевича,
Да, здесь собрались городские сумасшедшие, сдвинутые в одну сторону. И есть отрицательное свойство – можно заиграться. Но искусство - это про границы. Вот мы их исследуем.

Экспозиция представляет собой совместное бытование реальных Булгаковых и вымышленных Турбиных. Мы как бы проживаем 47 дней с Турбиными в интерьере дома, отданного Булгаковым своим героям. Все, что вы видите в мемориальном варианте – действительно отсюда, все находит свои точные места. Что не удалось найти, – заменено “турбинским” по описаниям “Белой гвардии” и интерьерным фото дома. Это очень театральный прием, как мне кажется, соответствующий способу мышления Булгакова, у него было потрясающее определение театра и кино: театр – это переодевание, а кино – это погоня.
Здесь живут герои, которых видит только автор, причем видит в тех, с кем общается в этом пространстве. Они между собой разговаривают, спорят, выясняют какие-то отношения, создавая ситуацию живой жизни.
Мы очень настаиваем на том, что это Дом Турбиных.
С этими словами по музею нас ведет Кира Питоева-Лидер (искусствовед и литератор, научный руководитель Литературно-мемориального музея Михаила Булгакова в Киеве) и текст "Белой Гвардии":
По счастливому стечению обстоятельств, квартира, которую занимала семья Булгаковых с 1906–1913 гг. находится на втором этаже, поэтому, поднимаясь по мемориальной лестнице, мы как бы совершаем ритуал восхождения к Мастеру.

Это оригинальный музей оригинальной личности и посвящен он «киевскому Булгакову». Мы воспользовались тем, что сам писатель в своем первом «киевском романе» «Белая гвардия» «поселил» своих героев Турбиных в «семи полных и пыльных комнатах» дома, в котором 13 лет прожил сам. Так в музее-общежитии оказались реально жившие тут Булгаковы и герои вымышленные - Турбины.
Все то, что принадлежало Булгаковым (мемориальность, а не типология - принципиально!) представлено в экспозиции в своем истинном, натуральном виде. Турбинские предметы, то есть те, что описаны в романе, вещи ирреальные. И потому они отстранены от булгаковского массива. Сделать это стало возможным за счет использования белого цвета: вещи Турбиных как бы одеты в белые одежды. Они — большое белое поле, подставка под натуральный предмет, его укрупнение, акцентирование, «подача».
"Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, - все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных..."

По этим семи комнатам можно путешествовать бесконечно.  Напоминаю код и условные обозначения: все белое - бутафория, восстановленная по книге "Белая гвардия", а все, что не белое - настоящее, принадлежащее автору и его семье.

"День этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня рождества. В особенности этот отблеск чувствовался в блеске паркетного пола в гостиной, натертого совместными усилиями Анюты, Николки и Лариосика, бесшумно шаркавших накануне. Так же веяло рождеством от переплетиков лампадок, начищенных Анютиными руками. И, наконец, пахло хвоей и зелень осветила угол у разноцветного Валентина, как бы навеки забытого над открытыми клавишами..."
Пианино с раскрытыми нотами, ровный свет лампы под зеленым абажуром, книги, фотографии, ряд бесполезных (с точки зрения менеджера среднего звена) мелочей, назначение которых забыто — все это создает уют, покой, уверенность в том, что жизнь идет по накатанной колее, а значит — подчинена простым и ясным законам. Потеря этого уклада, смерть близких, разрушение семейных связей — болевой нерв «Белой гвардии» и других произведений.

Первым экспонатом стал паркет, только в двух комнатах он был у Булгаковых, и достался нам. Снимали половицы, нумеровали, обнаружили невероятную кладку, которую пришлось потом восстанавливать. Здесь очень важная тема звуков: ведь паркет скрипит, как во время Булгаковых и Турбиных, они слышали точно то же, понимаете? Это присутствие людей, которых мы не видим. Чтобы приблизиться к живому дому, мы преследуем объем впечатления. Поэтому есть экскурсия “Запахи дома” и готовятся “Звуки дома”; для последней, кстати, замечательный киевский композитор Виктория Полевая пишет специальную звуко-музыку, в каждой комнате будет звучать своя тема

Белый цвет — это снег, «засыпавший» весь роман (действие охватывает период с 12 декабря 1918 г. по 3 февраля 1919 г.) разбегается в своей значимости очень широко: это и буйное цветение Киева — города-рая, и цвет медицинского облачения, удивительно перекликающийся с одеждами небесного воинства, возглавляемого небесным покровителем Киева и самого Булгакова Архистратигом Михаилом. Белый — это цвет ненаписанного листа, притягивающего начинающего писателя, цвет выбеленного под грим лица артиста или маски «белого» клоуна.
Это — воспоминания, ностальгия, туман, где родятся видения, грезы, страхи. Это и смерть (цвет посмертной маски). Этот цвет как нельзя полно отражает двойственность, как основной принцип творчества Булгакова. Не зря этот королевский цвет, таящий в себе весь спектр, вынесен в заглавие. Это цвет его гвардии.

"...умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь."
Большинство булгаковских вещей, что вы видите, мы обнаружили при реставрации дома. Например, на одном фото маленькая сестричка играет в кубики. Мы нашли кубик, лото. Отыскали шпингалет, по нему сделали остальные, а его поместили на то окно, которому подходит Алексей Турбин в начале и конце романа.

Путь наш лежит в маленькую столовую. Это легендарные кремовые шторы наполнили ее теплым светом. Тепло идет и от второго символа дома — печи, голландки по имени Саардам. На ней, как в девичьем альбоме, надписи, записки, шутливые, грустные, в финале — трагические.
Часы с башенным боем еще отбивают старое время, хотя вот-вот все изменится. Очередные власти займут Киев: гражданская война на исходе (и в романе, и в экспозиции).
Что ждет героев «Белой гвардии»? Об этом они смутно догадываются. А вот автор, писавший роман уже в Москве, в 1920-е годы, «вспоминая» Киев, дом, семью, уже знал все.
..."Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:
"Леночка, я взял билет на Аиду. Бельэтаж N 8, правая сторона."
"1918 года, мая 12 дня я влюбился."

"Сквозь узенькую щель, между полотнищами портьеры в столовую вылезла темно-красная полоска из спальни Елены. Свет ее томил, поэтому на лампочку, стоящую на тумбе у кровати, надела она темно-красный театральный капор. Когда-то в этом капоре Елена ездила в театр вечером, когда от рук и меха и губ пахло духами, а лицо было тонко и нежно напудрено и из коробки капора глядела Елена, как Лиза глядит из "Пиковой Дамы". Но капор обветшал, быстро и странно, в один последний год, и сборки осеклись и потускнели, и потерлись ленты. Как Лиза "Пиковой Дамы", рыжеватая Елена, свесив руки на колени, сидела на приготовленной кровати в капоте. Ноги ее были босы, погружены в старенькую, вытертую медвежью шкуру."
И, конечно, указ Тальберга:
"Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте - пусть воет вьюга, - ждите, пока к вам придут."
Комната Елены (в 1918–1919 гг. здесь жила сестра писателя Варя и ее муж Леонид Карум) отражает два основных киевских пласта, удивительно соединившихся в Булгакове, казалось бы несовместимые: театр и религия, то есть сакральное и профаническое, верх человеческого духа, понятие личной вины и ответственности, цены истины и те же проблемы, обернувшиеся игрой, насмешкой, мистификацией. Так в романе упоминается икона, у которой Елена совершает свою жертвенную молитву (по счастью в музее есть семейная икона, описанная в романе) и тут же фривольные пастушки на фронтоне часов. В комнате, где совершается главное чудо романа — воскрешение героя — висит ковер с изображением Людовика XIV в окружении цветных женщин.

"Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе."

"Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше не поднималась."

Ожиданием чуда проникнуты все произведения Булгакова, но свершается оно именно здесь, в этом доме, названном одним из героев «богоспасаемым». Именно это свершившееся чудо раздвигает границы пространства до «пятого измерения», и странным образом шкаф становится дверью квартиры № 50 («Мастер и Маргарита»).

Мы открываем эту дверь и попадаем... в ту же киевскую квартиру... в комнату, где жил тот, кто придумал все эти игры с пространством и всевозможные чудеса, в комнату самого Михаила Булгакова. В романе автор «отдал» ее Николке. Именно здесь, в свете зеленой лампы зреют замыслы будущих произведений, ящики письменного стола хранят несохранившиеся рукописи, а коробка из-под печенья висит в таинственной щели между домом № 13 и домом № 11

 "...коробка со вложенными в нее револьверами, погонами Николки и Алексея, шевроном и карточкой наследника Алексея, коробка, выложенная внутри слоем парафиновой бумаги и снаружи по всем швам облепленная липкими полосами электрической изоляции, не пролезала в форточку. Дело было вот в чем: прятать так прятать!

Острый угол, образованный двумя окнами, по две стороны письменного стола, как нос корабля зависает в «неповторимом киевском воздухе». Корабль уже готов к великим путешествиям.
Об этих путешествиях, которые остались в мечтах и на бумаге, рассказывает Книжная. В жизни, у Булгаковых в этой маленькой темной проходной комнате жили младшие мальчики. Здесь нужно помнить, что в отличие от маленькой семьи Турбиных, которым было вольготно в семи комнатах, у Булгаковых было семеро детей, кроме них в доме воспитывалось трое кузенов.

"...Как спрятать, Николка сообразил еще днем. Стена дома N13 подходила к стене соседнего 11-го номера почти вплотную - оставалось не более аршина расстояния. Из дома N_13 в этой стене было только три окна - одно из Николкиной угловой, два из соседней книжной, совершенно ненужные (все равно темно), и внизу маленькое подслеповатое оконце, забранное решеткой, из кладовки Василисы, а стена соседнего N11 совершенно глухая. Представьте себе великолепное ущелье в аршин, темное и невидное даже с улицы, и не доступное со двора ни для кого, кроме разве случайных мальчишек. Вот как раз и будучи мальчишкой, Николка, играя в разбойников, лазил в него, спотыкаясь на грудах кирпичей, и отлично запомнил, что по стене тринадцатого номера тянется вверх до самой крыши ряд костылей. Вероятно раньше, когда 11-го номера еще не существовало, на этих костылях держалась пожарная лестница, а потом ее убрали. Костыли же остались. Высунув сегодня вечером руку в форточку, Николка и двух секунд не шарил, а сразу нащупал костыль. Ясно и просто. Но вот коробка, обвязанная накрест тройным слоем прекрасного шпагата, так называемого сахарного, с приготовленной петлей, не лезла в форточку. "

Мы вводим в «киевские темы» образы из других произведений, так в медицинском кабинете, где практиковал доктор Булгаков, а так же и его герой доктор Турбин, «возник», явившись из микроскопа, (что позволило невидимое сделать видимым) — «красный луч профессора Персикова» («Роковые яйца»). Здесь же инструментарий доктора Н. М. Покровского (прототипа проф. Преображенского из «Собачьего сердца»), подаренный любимому племяннику Михаилу.

В кабинете врача белого почти нет, там больше всего настоящих булгаковских вещей. Это настоящий кабинет, в котором "Мишка-венеролог" вёл приём.
"Серебряные погоны вышли из тьмы ящика в письменном столе, помещавшемся в маленьком кабинете Турбина, примыкавшем к гостиной. Там белые занавеси на окне застекленной двери, выходящей на балкон, письменный стол с книгами и чернильным прибором, полки с пузырьками лекарств и приборами, кушетка, застланная чистой простыней. Бедно и тесновато, но уютно."

Музей в финале впервые впускает темы Города в дом, смело разрушает реальное пространство, чтобы еще раз уже на космическом уровне продемонстрировать «пятое измерение». В комнату, где умирал Алексей, видную нам из столовой «сквозь зеркало» — валит снег, «крупный и ласковый». Здесь же проступают звезды на «занавесе Бога», мятущиеся сполохи невиданных пожаров лижут языками лежащие на столе бумаги, которые, однако, не загораются. И все это: огромное небо, крупно несущийся снег (он-то и заносит в комнату сонного Алексея мелкого беса в клетчатых штанах), языки пламени врываются в спокойный теплый дом. Космические ветры, объединившись с ветрами истории уже изображенными в классической русской литературе, подхватывают дом. И город, и героев, сливаясь в единое целое...

Дом стоит на ножках, со стороны двора это хорошо видно, а “Белая гвардия” построена по принципу вертепа - наверху происходит все святое, внизу все грешное, включая ряженых. Каждый документ дает повод для важных изысканий. Ведь киевская часть биографии Булгакова провальна.

Мы ничего не знаем о Булгакове киевской поры. Он у нас – “типологический мальчик”, при том, что и типологии нет. Мы читаем Анциферова, Паустовского, Букреева и по ним восстанавливаем киевский период. У Булгакова все спрятано. Это было связано с его биографией, с тем, что он был военным врачом, и это скрывал. И многие его современники начали свою биографию с чистого листа. У него же обманки на каждом шагу. “Никогда ничего не просите, придут и сами дадут”, “говорить правду легко и приятно” – красивые фразы. Он просил и обманывал. В этом он весь, сплошные противоречия. Трикстер. Нашему музею удалось сделать открытие – найден абсолютно неизвестный документ, в котором Булгаков просится в Морское ведомство. Он любил путешествия, географические карты, и был невыездным. Такой вот постоянный перевертыш в его жизни – что хотел и что ему дали, к чему стремился и что получил. Он заявлял себя как человека Золотого века, не признавая Серебряный, считая своей миссией наведение моста от настоящей русской литературы – Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, - к советской словесности. Но биографию выстроил на манер людей Серебряного века. Очень неоднозначно жил, был великим мистификатором. А музей как научная организация обязан доносить до людей правду.

А с Андреевского холма, залитого сиренью и солнцем и увенчанного дивным храмом, открывается великоторжественный вид на Подол, на излучину могучей реки, на Царские сады, на заднепровские дали - на любимый Булгаковым и нами Город.

Мы были там летом и не попали еще вот сюда -  открывалось только через неделю:

В музее проходят вечера, чтения, заседания клуба любителей книги, спектакли музейного театра. Кроме традиционных вечеров ко Дню рождения Мастера (15 мая) и ко Дню его Ангела (21 ноября), музей проводит зимний цикл программ «47 дней с Турбиными» (это и детский Рождественский праздник, и прогулки по городу и др.).
Я вот, например, хотела бы открыть систему детских клубов.
- Почему детских?
- Мама и старшая стестра Бугакова были фребеличками – это особая система дореволюционного, дошкольного образования. Я хочу как-то ее воспроизвести. У нас уже есть нечто подобное, называется “На бабушкиных сундуках”. Рассказываем детям, как жили предки, с показами. Пластика, застолье, старые танцы, вышивание. Изготовление подарков – это тогда в детстве проходили, чтобы ничего не покупать, своими руками.
- Насколько я знаю, вы еще хотите создать выставку “Мастер и Маргарита”. Но разве у вас так много места?
- Огромное количество.
- Воландово “пятое измерение”?
- Обязательно. У нас есть два дворика, веранда, выставочные залы, можно врываться в землю, выходить на крышу, на чердак. Это дом самоигральный.
- А со стороны маленький.
- Наша основа: то, что внутри, больше того, что снаружи, тоже булгаковский ход.

- А какие вопросы наиболее часто задают на экскурсиях?
- Морфий, сколько жен и почему не было детей.

источники: 1,2,3,4,5